С католичеством, одним из направлений христианства, долгое время я был знаком очень мало. Ну там, школьная история: индульгенции, инквизиция, иезуитство, понятие нарицательное… А потом ещё
… Падре, — сказал доктор, —послушайте-ка вот какую притчу, настала ваша очередь слушать. Один джентльмен убил человека. Правосудие ни в чем не подозревало его, но, снедаемый угрызениями совести, он печально блуждал по земле… Однажды он проходил мимо англиканской церкви и вдруг подумал, что тяжкое бремя тайны станет менее гнетущим, если он откроетсякому-нибудь . Поэтому он вошел в храм и попросил викария выслушать его исповедь. Викарий оказался прекрасно воспитанным молодым человеком, бывшим питомцем Итона и Оксфорда. Обрадованный неожиданной просьбой, он с готовностью ответил: «Ну конечно же, откройте мне ваше сердце! Можете сказать мне все как отцу родному». Пришелец начал: «Я убил человека». Викария всего передернуло. «И в этом вы признаетесь именно мне?! Презренный убийца! Быть может, я, как гражданин, обязан отвести вас в ближайший полицейский участок… Но во всяком случае, будучи джентльменом, я не должен оставлять вас ни на минуту больше под своей крышей!.." И незнакомец ушел. Через несколько километров он увидел у обочины дороги, по которой шагал, католическую церковь. Последняя искорка надежды побудила его войти внутрь и встать на колени, позади нескольких пожилых женщин, ожидавших около исповедальни. Когда настал его черед, он смутно различил в полумраке силуэт молящегося священника, прижавшего ладони к лицу. «Святой отец, — сказал он, — я не католик, но все же послушайте мою исповедь». — «Слушаю вас, сын мой». — «Святой отец, я убил». Он уже приготовился к бурной вспышке гнева в ответ на свое ужасающее заявление. Но в торжественной тишине церкви священник спокойно спросил: «Сколько раз, сын мой?» — Доктор, — сказал падре, — как вы знаете, я шотландец, и поэтому истории, которые мне рассказывают, доходят до меня лишь на восьмой день. — А эта история дойдет до вас через гораздо больший срок, — сказал доктор.
Но у меня был, конечно же, обывательский взгляд.
И уже много позже, когда я стал серьёзно заниматься целительством, экзорцизмом, я заинтересовался именно этим христианским мировоззрением, и взглянул на католичество как на наследие древних мистических практик, активно наработанных и очень грамотных методик, освобождающих человека от привнесённого энергоинформационного негатива. Ведь экзорцизм
Но, вот в чём дело: не размах,
Или вот, например… В одно время, когда я жил в Германии, в Ганновере, мне случилось зайти в кирху, но это был протестантский, лютеранский храм. Я сел тихонечко на длинную скамью, поприсутствовал на службе, послушал орган и пространство вокруг. Всё мне было в новинку. Поразительно! Белоснежные стены, и на одной — только крест, чувство торжественной простоты, пронизанной сиянием и звуком. Ослепительная чистота, хрусталь альпийского ручья. И ведь это — тоже христианство, а столько нюансов.
Пытаясь донести главное, мне приходится подбирать слова и образы, чтобы даже малые оттенки качеств духа стали понятны самому обычному человеку. Но, казалось бы, что может быть очевиднее человеческого достоинства, чем смелость быть человеком, чем высота мысли — красота нашей индивидуальности, сотворённой «по образу и подобию». И это же надо: религия, с которой у нас ассоциируется ужас инквизиции, нарочитая греховность мира и охота на ведьм, в своём истоке имеет подкупающее свободомыслие, целомудрие жертвенного начала и, пожалуй, самое удивительное — личную ответственность человека за прощение ближнего своего. Здесь стоит задуматься, это ведь не «Бог простит» — так по силам ли прощение тебе самому?
И чтобы «принять» католичество, мне пришлось пройти на чувствах как будто бы обратно, вспять, от образов Христа и Девы Марии, перед которыми в экстатических переживаниях, во всеобъемлющем созерцании падали ниц католические мистики — до исходных вибрационных качеств этого направления христианства. И выяснилось: заветы благодати Христовой, Свет слов Его, искажались привнесением человеческих интерпретаций канона вероучения. Но я обнаружил единственное, непостижимо
И я оставляю Вас наедине с его чудесной молитвой. Мир Вам!