Я часто спрашивал себя, думая на эту тему — к чему вообще всё это?

Устоявшийся, старый как мир, порядок вещей, и цепь событий в нём. Люди, живущие «как все», разучившиеся чувствовать, сопереживать, как в  когда-то в детстве, когда определялось что-то самое главное, настоящее в твоей только пробуждающейся душе и было самое важное — чистота чувств, а ещё смелость. Но очень скоро становиться понятно, «своя рубашка ближе к телу». Есть жёсткие рамки социума, есть уроки наотмашь, запоминающиеся навсегда или стереотипы — так нельзя! — калечащие психику, есть боязнь отчуждения, страх непричастности общезаведённым правилам. Будь как все — что, самый умный? — так в школе. Как все — вы же лицо нашей фирмы! Как все — или армейской дисциплины для тебя не существует? Не можешь, научим. Не хочешь?….

Первые потери: уходят, не понимая тебя те, кого ты считал лучшим другом, или очень близким, или совсем родным.
И не успеваешь ни сказать, ни оправдаться, ни поругаться, в конце концов. А потом уходишь от себя, теряешься ты сам.
И что тебя вернёт? Может, боль? Может, страх? Что это обычно, когда горизонт становиться краем обрыва?
Мне повезло насчёт боли. С детства тяжёлая, приковывающая к койке болезнь, постоянные изматывающие боли, распухшие руки-ноги, по месяцу в больнице. И редкая радость чтения запоем, фантастика, приключения. Что надо мальчишке, чтобы представлять целые миры! Больничка научила ценить мгновения, вот-вот, на полудыхе — без боли, научила мечтать, научила не сдаваться. Я выздоровел и встал, больничка выковала мою волю. Волю, изменившую всю мою жизнь и, вопреки всему, сделавшую немыслимую, ни на что не похожую судьбу.
И что — вот это я и есть? Может, и нет…

А ещё я прошёл через войну. Много лет подряд в ночных кошмарах скатываясь в холодном поту с койки — и быстрей, быстрей, на четвереньках в угол, обстрелы в моих снах шли постоянно — унимая выпрыгивающее сердце, я думал, приходя в себя: сколько же это будет продолжаться? «На геть» подорванная психика! Как скоро я смогу восстановиться со всеми своими экстросенсорными заморочками? Или война что-то дала мне? И я понял однажды, что всё произошедшее надо не просто помнить, а на чувствах пережить вновь эту боль, этот страх, пройти через него, моего «стража порога», решить, чем же мне была война: приблизила ли она к звериному началу или проявила нечто настоящее, что утверждает мужество, и веру, и даёт надежду. А как же боль? И ненависть? Где начало её? Чтобы отличить суть.

Весной 92-го в Бендерах было уже неспокойно. А тут «последний звонок», сады цветут, соловьи всю ночь, Днестр под луной загляденье. Выпускной тот хорошо помню. Мальчики-девочки только из дверей школы в новую жизнь. Всю ночь гулялки, первый портвейн, первые поцелуйчики. В ту ночь в Бендеры вошли молдавские войска, ну как войска — наёмники: уголовники, пьяный сброд, сволочь. Выпускная ночь превратилась в кошмар. Наутро на площадь горкома подогнали доверху нагруженный трупами рефрижератор: «Разбирайте!» Стали подходить, собираться горожане. Отцы, матери опознавали, уносили на руках своих ребят, девчат. Я помню, как молчали матери, что это было за молчание, как по-звериному сузились зрачки, побелели скулы у отцов. Бои начались сразу: оружие находили, покупали, отбирали. Ополченцы, вчера ещё мирные жители, очень быстро сформировали свои отряды, а потом подошли казаки и началась бойня «Приднестровского конфликта».

Мы несли большие потери в уличных боях, под огнём снайперов, зверствовали диверсанты. Но когда знаешь свой город как пять пальцев…«КАМАЗ»-самосвал со спаркой пулеметов в кузове — и по захваченным противником районам. Мы были все местные, знакомы много лет. Были ребята-добровольцы из России, Украины. Я, занимаясь привычным для себя делом, ставил им сбитые близкими разрывами энергодвойники, выводил из контузии и спрашивал: ты чего здесь? И порой выяснялось — а человек такой. Или время такое. С Афгана где какая войнушка, заварушка — собрал сумку, и как в командировку: душа зовёт… Такая вот особенность души. На моих же глазах родной город и вся прежняя жизнь горела под июньским солнышком. Среди грязи, крови боевых будней — где были силы остаться человеком? Голая истина — видели её? Нагишом в железной бочке с подведёнными к ней электродами, когда вот-вот пойдёт ток. А я прочувствовал правду жизни.
Ловили снайперов. На крышах, верхних этажах, в оставленных квартирах высоток. Играли в «игрышки», ловили «на живца». Я шёл по улицам «маятником», но особенно не прячась, чувствуя как на затылке, на лбу, на груди — раз-раз! — скрещивается пересеченье оптики, цепкое внимание ненависти, и на долю секунды опережая выстрел, падал, укрывался за стену. Брызги кирпича в нескольких сантиметрах от лица — ну, этот классный профессионал! Мои ребята смотрели, откуда бликует стекло прицела, хлопок выстрела, бегом туда, треск рамы, и из окна многоэтажки полетела «кукушка». Одна девица из Прибалтики, помню, была очень красива, коса в руку толщиной, весь приклад в зарубках. Не отвела глаза. Сдаётся, идёт к нам. Пойдём? Ну, что ж, иди. А на лестничных клетках всего подъезда вниз по этажам, кто с чем: с ножом, с трубой, с отверткой — стояли уцелевшие жильцы. Только выйди из квартиры… И отпрянула назад к нам, ища защиты — отпустите? Что же, отпустили. Девятый этаж.

К нам пробивались части генерала Лебедя, и нужно было отбить мост через Днестр, чтобы вывести беженцев на нейтральную полосу. Помню, после долгого рейда, наконец, помылся и вот-вот до подушки — растянуться, расслабиться и спать, спать… На край постели садится штабной офицер, расталкивает и долго, озабоченно, по-армейски дотошно начинает спрашивать, выяснять: как, что, кому доложить. И первое — вспышка гнева, послать нахер, но… Мальчишка передо мной. Подавил матерщину зевком и слушаю, киваю, объясняюсь — да, да, лейтенант, только давай потише, ребята кругом спят. В крепости нашли штаб, расположились, ждём. Хмурые, зачуханные, кто в чём, с перемотанными изолентой автоматами. Курим, поглядываем, как бравый капитан ведёт стрельбы. Карабин вскинул, локоточек отставил, делай раз, делай два, рядом сержант и пацаны новобранцы, первогодки. Слушают его, ухмыляются на нас — что за грязные, не пойми откуда мужики. Мишень капитана пробита пулей — строго по уставу и очень красиво. Его победный взгляд, одобрительный гул подчинённых — картинка! Нехотя, неспешно подошёл к мишеням кто-то из нас, невысокий, неброский ополченец. Можно? Секунда оценки, и кубарем, потом очередь. Мишени, как подрубленные падают все. Бои в городе — страшная штука.

Я не то чтобы забываю её лицо… Просто оно становиться совсем моим. Лицо той девочки, которая закрыла меня от пули. И долго-долго в ночной темноте, стиснув зубы, я не то плачу, не то смеюсь, сотрясаясь, навзрыд. Так было. Это страшно. И нет ничего святее этого.
И что — всё это тоже я? Вряд ли…

Пожалуйста оставьте свои комментарии. Поделитесь, актуальна ли для Вас такая работа. Важна ли предоставленная возможность получить Ваш "Исходный код"?

Электронный адрес для возможного взаимодействия *

Готово